— Э! — Крикнул я ему в спину. — Глянь-ка сюда! И распахнул полу куртки.
Кент оглянулся и уделался. Вся деловитость из него вышла.
— П-премного извиняюсь, — дрожа хлебальником выдавил он, поставил часы на место и растворился.
Вальяжной походкой к часам подкатил пасший меня хмырь.
— На что махнем? — предложил он.
Я окинул его взглядом. Одет добротно. Не мое отрепье, но и не вопящие шмотки расфуфыренной телки, ошалевшей от дурных денег. Солидная фирма за меня взялась.
— Гони стеганое одеяло и лады!
— Одеяло? — Хмырь выпучил глаза.
— Стеганое, — подсказал я.
По его морде читалось, что такого обмена он не ожидал. Импортные шмотки, видеотехника — это пожалуйста. По нему видно. А вот наше ватное одеяло…
— А десять лимонов не устроят? — предложил он. Часы хмырь почему-то хотел непременно.
— На фига они мне? Гони десять тысяч купюрами не более червонца и считай, что мы поладили. Хмырь обалдел.
— Ты чо, сдурел? — взревел он. — Я те не марроканские лимоны сую, а российские миллионы! Считать умеешь? Разницу между миллионом и тысячью усекаешь? Да счас буханка хлеба пол-лимона тянет!
— Как знаешь, — передернул я плечами. — Мое дело — предложить.
— Да где ж я тебе столько макулатуры достану! Да еще червонцами?
— Слушай, — начал вскипать уже я, — ты мне надоел.
И сделал вид, что собираюсь расстегивать куртку. Хмыря сдуло ветром. Знает, стервец, что у меня там!
Замухрышечный мужичок заискивающе подергал мена за рукав.
— Часы на дрозда не махнешь? — с безнадегой в голосе предложил он. — С клеткой отдам…
Ново-зеленский дрозд насмешливо покосился на мужичка.
— А зачем? — спросил я.
— Да ты чо? Это ж ново-зеленский дрозд! Говорить умеет… И умный, гад!
— Так что мне, суп из него варить, что ли?
— Не советую! — взъерепенился дрозд. — Суп из гадов ядовит. Несварение желудка гарантирую.
— Так ты еще некачественный товар предлагаешь? — с издевкой подначил я мужичка.
— Удавлю, падла! — бессильно заплакал мужичок. Видно засела птица у него в печенках покрепче цирроза.
Сквозь толпу ко мне протиснулся давешний хмырь с объемистым полиэтиленовым пакетом.
— Бери, — протянул он мне пакет.
В пакете было запечатано верблюжье одеяло с иранской лейбой. Новяк. Явно из гуманитарной помощи.
Я глянул на хмыря. Пот по его морде катился градом. Ишь, как приспичило!
«А ведь ты, хмырь, из старой государственной мафии», — внезапно понял я, сопоставив скорость с которой он обернулся, с качеством принесенного одеяла.
— Мне бы ватное, стеганое… — недовольно скривился я, щупая одеяло. Хмыря перекосило.
— Да ты чо, мужик! — завопил он. — Стеганых счас днем с огнем не сыщешь! Вся вата на «тампаксы» идет!
Хмырь наткнулся на мой непреклонный взгляд, заткнулся и зашарил по карманам.
— На, подавись!
Он бросил на пакет ворох смятых червонцев, пятерок и трояков.
— Тыща сверху. Можешь не считать. Все мусорники облазил. Я пересчитал.
— Девятьсот девяносто восемь, — спокойно сказал я и уставился на хмыря нехорошим взглядом.
У хмыря перехватило горло. Он беззвучно захлопал хлебалом, будто его вот-вот должна хватить кондрашка. Прединфарктным движением он сорвал с руки «сейку» лимонов на пятьдесят и швырнул мне.
— Теперь хватит? — прохрепел он как из реанимации.
— Курева добавь, — небрежно предложил я.
От хмыря пошел пар. Как в гипнотическом трансе он бросил мне начатую пачку «салема» и по собственной инициативе от щедрот души добавил мальборовскую зажигалку.
— А мутни петуховской вам не надо? — впряглась с боку занюханная бабка.
Хмырь перевел на нее безумный взгляд и его затрясло.
— Ладно, — смилостивился я. — По рукам, кореш, пока я не передумал.
Хмырь схватил в охапку каминные часы и бросился наутек.
— Держи! — заорал ново-зеленский дрозд. — Держи вор-р-ра!!!
— Хорошая птица, — похвалил я и воткнул между прутьями клетки таблетку антирада. Дрозд сховал таблетку за милую душу. Наш человек.
Небрежно рассовав по карманам деньги и упаковав одеяло в рюкзак, я с достоинством закурил «салем». Неплохо поторговал. Только нафига хмырю прямо позарез нужны мои часы? Можно подумать, что от них зависит его жизнь.
— Пока, собрат по разуму, — кивнул я ново-зеленскому дрозду и неспешно двинулся по рынку.
— Пакеда, дядя! — хрипло бросила мне в спину птица.
Зажигалку я махнул на банку китайской тушонки и буханку хлеба. Затем задумчиво постоял возле небритого мужика в заскорузлой робе, торгующего ржавой пухлой воблой. Вспомнились золотые деньки, когда чуть ли не на каждом углу можно было попить бочкового пива.
Превратно истолковав мою задумчивость, мужик приосанился и заорал:
— А кому воблу! Воблу вяленую! По дешевке! Налетай! Поллимона штука!
Он схватил одну воблу за хвост и хряснул ею о прилавок. Из пасти воблы вылетело с десяток опарышей.
— Ап-петитная! Ар-роматная! Сама в рот просится!
— Мужик, почем зря наживку разбрасываешь, — остудил я его.
— Игорь Викторович? — сказал мне кто-то в ухо, — пивка не желаете?
Я оглянулся. Сбоку от меня стоял гладко выбритый парень, весь в «варенке», со спортивной сумкой через плечо. Он радушно улыбался, но в глубине его глаз засело, что-то такое, что роднило его с пасшим меня хмырем. Хмыреныш, одним словом. Поймав мой взгляд, он приоткрыл сумку, доверху набитую металлическими банками дойчляндовского пива.
— Почем?
— Что — почем? — почти искренне изумился хмыре-ныш. — Для вас, Игорь Викторович, на шару!